Красивые стихи!

[fobosblade]

Предлагаю в этой теме постить красивые стихи.

“Сирянуш”

Когда внезапно, предо мной
Её выходит силуэт,
........ см. Продолжение

Спойлер: Продолжение

Я онемевший красотой
Смотрю внимательно ей вслед.
Как будто врытый в землю я
В коленях слабость ощущаю
И в мыслях путаю слова,
Глазами суетно играю.
Мечтаю встретиться я с ней
Но не пускает в сердце чувства,
Не хватит смелости моей
Но сердце мне бывает грустно.
Её зелёные глаза
Зеркальным полны отраженья,
Как будто катится слеза
С души просящего спасенья.

Признание Марине

Что со мною я не пойму
Но со временем, поверь
Изменила жизнь мою
Отворила тайны дверь.
Привыкать к тебе я начал,
Сердце стонет и скрипит
Разожжет любовный факел
И в душе огонь горит.
Я тебя не привлекаю?
Или выгляжу глупцом?
Или думаешь играю,
Быть стараюсь молодцом?
В чём секрет скажи,родная?
Понимаю,я не тот
От тоски всю грудь сжимая
Сердце колет взгляда лёд!
Ты сказала,что я нравлюсь,
Очень, очень, но как брат,
Может сильно заблуждаюсь,
Но отвечу я не рад!
Хорошо,ты очень хочешь
Всё попробовать сама
И сомненья с сердца гонишь
В чувствах разберись одна!
Только честно мне скажи,
Что ты чувствуешь ко мне,
Но с ответом не спеши,
-Просто нравишься ты мне!
Если нам не быть вдвоём,
Немного грустным побываю,
Друзьями тихо отойдём,
Присяду молча помечтаю.

Зов сердца.

Я шёл за тобой на коленях,
До крови я губы кусал,
В своих утопал я моленьях
Постой! – за тобой я кричал.
Мечтал о тебе я во сне,
Мечтал о тебе на Яву,
Искал я такую везде
Похоже тебя не найду.
Тебя целовать я хочу
Но жаль не могу это сделать,
Как пуля шальная лечу
И что мне со мною поделать?
Я рыдал кровавыми слезами,
А ты просто взмахнула рукой
И как будто целуя губами
Мне сказала – прости, ты не мой!


Прости

За те блаженные мгновенья
За ту безмерную любовь
Я у тебя прошу прощенья,
Что удержать я их не смог.
Прости! За искреннюю дружбу
Я думал ты меня поймёшь
Но ангел бросил свою службу
Я знаю ты за ним пойдёшь.
Прости меня, что полюбил
От всей души такое чудо
Каким тогда я глупым был
Любовь пришла из неоткуда.


Я и Ты.

Я русский парень,но во мне
Кровь настоящего кавказца
Я не люблю лежать на дне,
Я за любовь готов сражаться.
Меня и в страхе и в беде
Вперёд толкает твоё имя
Сказав-……! Стремлюсь к тебе
Не попаду теперь я мимо.
Я не могу сейчас сказать
Мой ангел я тебя люблю,
Губами тело целовать
Пока тебя я не найду.
В твои глаза хочу смотреть
Я бесконечно,не моргая
И от меня кольцо надеть
Сомненья с сердца прогоняя

Незнакомка

О незнакомка!
Ты меня, стрелой любви пронзила
Я сел на белого коня
Умчался вдаль красиво,
Чтоб рассказать всем о любви
Живущей в нашем с тобой сердце
И пожелать от всей души
Теплом любви согреться.


Уходи

Довольно! Просто уходи,
Тебя как птицу отпускаю,
Для возвращенья нет пути,
Любовь из сердца прогоняю.
Как родниковая вода
Была любовь моя прозрачна,
Цвела, играла жизнь моя,
Но я влюбился неудачно.
Ты не хотела понимать,
Как за тебя трепещет сердце,
С душой ты начала играть
Толкнув с обрыва моё сердце.
Куда тихонько осыпались
Цветки любви все лепестки,
Смотрела ты, и улыбалась,
В огонь бросая все мечты.
Но я за всё тебя прощаю,
Прошу ,исчезни из души,
Забыть тебя я обещаю, твои слова - ,,Мы малыши”!
Я не о чём жалеть не буду,
Иду, другого укрощай,
Целуя нежно твою руку,
Скажу в последний раз –Прощай!

Истина

Усталый долгою дорогой
Я утолил водой холодной
Ту жажду, меня томила,
Как острый нож в меня вонзила
Воды живительный поток,
Как будто он природный рок.
Вдруг я заметил у дороги
Огромный камень,словно боги
Его создали для того
Чтобы смотреть на него,
На нём был крест, и голова
Читала умные слова
Я призадумался , и вдруг,
Как будто мой старинный друг
Присел орёл на камень тот
Вдруг у меня открылся рот
Я начал слышать голоса
О чём шептались небеса,
Я знал о чём щебечут птицы
И я от страха силой льва
Рванулся с места и бежал
Я в лес забрёл и навзничь пал,
За мной холодный ветер гнался
Он догонял и улыбался
Я от испугу онемел,
А он в глаза ко мне глядел
И я почувствовал вокруг
Заговорил и змей и жук
И понимал я их язык.
Потом я к этому привык
И с той поры я никогда
Не обежал и комара
А камень тот до сей поры
Лежит и дарит всем дары!

 

[mistik]

Дмитрий Сухарев



ДАВАЙТЕ УМИРАТЬ ПО ОДНОМУ

Давайте умирать по одному -
От хворостей своих, от червоточин,
От старости,
Не знаю уж там точно,
Какая смерть положена кому.

Так деды уходили в мир иной,
Окружены роднею и почетом.
Зачем нам, люди, это делать чохом?
Я не хочу, чтоб сын ущел со мной.

А злобных и безумных - их в тюрьму,
Замки потяжелей, построже стражу!
Не нужно, люди, умирать всем сразу,
Давайте умирать по одному.

Да не свершится торжество огня!
Мы смертны, люди, или истребимы?
Пускай траву переживут рябины.
Пускай мой сын переживет меня.

1960

ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Две женщины проснулись и глядят --
Проснулись и глядят в окно вагона.
Две женщины умылись и сидят --
Друг дружку наряжают благосклонно.

Две тайны примеряют кружева,
Им так охота выглядеть красиво!
Одна из них пять платьев износила --
Она пять лет на свете прожила.

Одна пять лет на свете прожила
И повидала разного немало.
Другая -- пять смертей пережила
И пятый свой десяток разменяла.

Две ясности, две хитрых простоты
Играют в дурачка на нижней полке,
А сам дурак лежит на верхней полке,
Заглядывая в карты с высоты.

Там на заход валетик желторотый,
Там на отбой четыре короля,
Там козырями черви под колодой,
Там за окном летучая земля.

И карты сообщают так немного,
И так земля летучая легка,
И так длинна, так коротка дорога,
Что можно спать, не слушая гудка.

1977

ПЛАТЬЕ

Куплю тебе платье такое,
Какие до нас не дошли,
Оно неземного покроя,
Цветастое, недорогое,
С оборкой у самой земли.
Куплю тебе, кроме того,
Кассеты хорошего звука,
Кассетник включить не наука,
И слушай и слушай его.

Но ты мне скажи: отчего,
Зачем эти тяжесть и мука?
Зачем я тебя и детей
Так тяжко люблю и жалею?
Какою печалью болею?
Каких содрогаюсь вестей?
И холод зачем неземной
Меня неизменно пронзает,
И что мою душу терзает -
Скажи мне, что это со мной?

С обложкой весеннего цвета
Куплю тебе модный журнал,
Прочтешь три-четыре совета,
Нашьешь себе платьев за лето -
Устроишь себе карнавал.
С оборкой у самой травы,
С оборкой у палой листвы,
С оборкой у снега седого.
С оборкой у черного льда...
Откуда нависла беда?
Скажи мне хоть слово, хоть слово.

1976.

ВСЕ ВОРУЮТ

Мошки говорят: все кусалиcь.
Вошки говорят: все кусалиcь.
Блошки говорят: все кусалиcь.
Кошки говорят: все чесались.
Дятлы говорят: все стучали.
Зайки говорят: все молчали.
Волки говорят: все урчали,
Звёзды-ордена всем вручали.
Взяхи говорят: все беручи,
Рученьки у всех загребучи.
Шлюхи говорят: все даючи.
Пьюхи говорят: все блюючи.
Вол хрипит в ярме,
Волк под мухой,
А в дерьме старик со старухой.
Воры говорят: все воруют.
Крысы говорят: все уедут.

1996

ПРОЩАНИЕ С РОДИНОЙ
(плагиат)

Я прощаюсь со страной, где
Проживают в основном те,
Кто не рвется никуда из
И не ждет в очередях виз.
А прощаюсь потому днесь,
Что я выработан вдрызг весь,
И покуда не вполне стих,
Я скажу своей стране стих.

Я и слякоти твоей рад,
А уж снега-то вкусней нет.
Государство это да, смрад,
Но страна-то навсегда свет.
Я и голодом твоим сыт,
И под бременем, как ты, гнусь.
А что гложет за тебя стыд,
Так и сам ведь я хорош гусь.

И покуда не совсем смолк,
Я скажу, что в жизни есть толк,
Если только в жизни есть честь
И хотя бы небольшой долг.
Государство небольших прав
Отучило проявлять спесь.
Оставляю небольшой прах,
Он поместится в кульке весь.

2001

 

[okun]

СТАРЫЕ РАНЫ

Я привык к тому, что всю жизнь мне везло,
Но я поставил на двойку, а вышел "зеро",
И вот самоубийца берется за перо
И пишет…

И скрип пера по бумаге, как предсмертный хрип,
Мой евнух был героем, но он тоже погиб,
Я кричу, но ты не слышишь мой крик
И никто не слышит…

Я встаю и подхожу к открытому окну,
Вызывая тем самым весь мир на войну,
Я взрываю мосты, но я никак не пойму
Кто их строил?

И последний автобус ушел уже давно,
И денег на такси мне не хватит все равно,
Я видел все это когда-то в кино,
И все равно я расстроен…

Но не пугайся, если вдруг
Ты услышишь ночью странный звук,
Все в порядке, просто у меня открылись
Старые раны!

И я пишу стихи всю ночь напролет,
Зная наперед, что их никто не прочтет,
Зачем я жду рассвета, рассвет не придет,
Кому он нужен…

Слава Богу, осталась бутылка вина,
Но, как-то странно, ползет на стену стена
И я посередине, но я сам виноват,
И, к тому же, простужен…

Но не пугайся, если вдруг
Ты услышишь ночью странный звук,
Все в порядке, просто у меня открылись
Старые раны!

И даже тишина звенит в моих ушах,
И стрелки, почему-то, застыли в часах,
И дым в глазах, и цепь на руках,
И нечего есть…

Но все будет не так, как оно быть должно,
Все будет именно так - другого не дано,
И все же, как бы я хотел,
Что бы ты была здесь,

Но на завтра ожидается странный прогноз,
К тому же я остался без папирос,
И в каждой клетке нервов горит свой вопрос,
Но ответ не найти,

Но так ли я уверен, что мне нужен ответ,
Я просто часть мира, которого нет,
Мой последний шедевр - бессмысленный бред,
Мой последний куплет давно уже спет…

Но не пугайся, если вдруг
Ты услышишь ночью странный звук,
Все в порядке, просто у меня открылись
Старые раны!

Майк Науменко

 

[KiN]

Андрей Дементьев

* * *

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку!
Если все, что случилось, нельзя изменить,
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.

Никогда не жалейте о том, что случилось,
Иль о том, что случится не может уже...
Лишь бы озеро вашей души не мутилось,
Да надежды, как птицы парили б в душе.

Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам - усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что Вам не досталось ИХ БЕД.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте -
Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте,
Но ведь песни берет он из Вашей души.

Никогда, никогда ни о чем не жалейте -
Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви...
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы!

 

[Abraxas]

имя автора выяснить не удалось

ТОСКА

Я веселюсь, и веселю друзей,
Чем горше жизнь – тем я держусь бодрей.
Я улыбаюсь, а в глазах тоска,
Лишь нервно бьется жилка у виска.

И свой, печально, подвожу итог:
На склоне дней остался одинок.
А счастье было, и любовь была,
Но все прошло как сон... И ты прошла.

Я все отдал. Всю жизнь тебе отдал.
И вот нелепый наступил финал.
Ну что же, – сам я выбрал этот путь,
И мне теперь назад не повернуть.

Возможно, я найду еще тепло,
А вот любовь... Видать, не суждено.
И снова бьется жилка у виска.
Я улыбаюсь.
Я шучу.
Тоска...

 

[Abraxas]

Нежная Колючка

Кошка

Она всегда была немного кошкой,
Она любила спать и молоко,
И под перчаткой каждая ладошка
Скрывала пять изящных коготков.

Когда в больших глазах ее блестящих
Луна свой отражала свет слегка,
Она казалась кошкой настоящей,
Готовой для внезапного прыжка.

Она спала калачиком под пледом,
А иногда и вовсе не спала,
Но каждый день назло дождям и бедам
Была непринужденно весела.

Не каждый мог ее погладить шерстку,
Иной, кто часом мимо проходил,
Трепал за ушко, но мечтала кошка,
Чтоб кто-то добрый кошку приручил.

Пушистый снег ей волшебством казался,
А шоколад – лекарством от разлук,
К рассвету нежный сон ее касался,
Во сне ей снилась пара теплых рук.

Она от скуки затевала игры,
Но вскоре уставала и от игр -
Так часто под шикарной шкурой тигра
Скрывался кот облезлый, а не тигр.

________________
Мерцает светом лунная дорожка,
Чуть слышен звук шагов ее в ночи…
Однажды навсегда уходит кошка,
Которую не смог ты приручить.

 

[Abraxas]

Я не думал

Когда я раньше уезжал, я бросал "bye bye",
Как бросают сумку в багажник.
Немного смелости - и завтра утром
Я был уже далеко,
Так далеко...

Раньше я считал себя нечуствительным,
Я позволял им плакать, чтобы чувствовать себя любимым.
И я снова брал свою сумку, воздух вокзалов,
Такси на улице и больше не возвращался.

Я не думал, что однажды
Полюблю так сильно,
Что мечтать об отъезде будет,
Как мечтать о смерти.
Я не думал, что однажды
Полюблю так сильно,
Что мне захочется скорее умереть,
Чем уйти еще раз.

Я бросал своих любимых, как карманные книжки,
Что забывают без сожалений на сиденье автобуса.
И без задней мысли я уезжал вдаль,
Я считал себя поездом в ночи.

Но однажды я не узнал того, что произошло,
Я хотел уехать, но остался.
Напрасно мне все время виделся зал конечной остановки,
Я никогда больше не садился в автобус.

Я не думал, что однажды
Полюблю так сильно,
Что мечтать об отъезде будет,
Как мечтать о смерти.
Я не думал, что однажды
Полюблю так сильно,
Что мне захочется скорее умереть,
Чем уйти еще раз...

перевод с французского

 

[ashok]

Я ожиданье каждого свиданья
любила больше наших разных встреч.
О этот трепет, нетерпенье, смерч
пустых тревог и вздорных предсказаний…

И путь стремительный от дома моего,
оставленного темноте оконной,
к другому, где засвечено окно,
воспалено бессонницей влюбленной…

Пять маршей лестничных… распахнутая дверь…
Распахнутые руки, словно весла…
Мы успокоились. Нам хорошо теперь.
А ожидание?
Оно вот-вот вернется.
2002
Татьяна Царькова

 

[ashok]

Обнаженные кроны осенних деревьев,
Отраженные в небе, стоят, не дыша,
Так прекрасны последним своим откровеньем,
Будто чья-то открытая миру душа.
День, распахнутый настежь,
У зимы на пороге,
Светом входит в меня, откровенен и чист.
Но, печален и тих, наземь падает лист.
И нечаянно сердца коснется тревога.
Вдруг поймешь, как он мал – уходящий твой день...
И от мысли одной
Станет зябко и больно.
Вот в такие мгновенья приходит невольно
Откровенье в природу и в души людей.

 

[dimveld]

За неделю тюльпаны завяли...

За неделю тюльпаны завяли,
И письмо жадно держит слова...
Ну зачем же тебе рассказали,
Что я где-то еще жива?

Это ложь, это сказки и бредни,
Пропаганда, реклама, пиар...
Мы давно не на том же свете,
Разойдясь в параллельных мирах.

Я письмо не сожгу и не вскрою,
Сохраню, как осколок мечты.
"Ты пойми, я ведь стала другою!"
Я скажу ему, будто здесь ты.

За неделю тюльпаны завяли,
И письмо жадно держит слова...
Ну зачем же тебе рассказали,
Что я где-то еще жива?

 

[Вольный]

Не верь чужим словам...

Не верь чужим словам,
Коль скажут: "Все пройдет".
Из тех, кто видит храм,
Не всяк в него войдет.
Пусть наша жизнь, как бег
По разным этажам,
Но каждый человек
Свой выбор сделал сам.

Знакомые слова
Откроют новый смысл,
И свежая трава
Опять пробьется ввысь.
Пусть цепь материков
Не вечна под Луной,
Но свет былых веков
Уходит в мир иной.

Не верь, что все пройдет,
Мир крутится не зря.
Всему есть свой черед,
Всему - своя заря.
И каждый твой разбег,
И крыльев каждый взмах, -
Все отразится в тех
Небесных зеркалах.

Не плач и не проси.
Подачки - дань слепым.
Ты свой венец неси
По лестницам крутым.
Чем выше твой польем,
Тем дальше горизонт,
И с каждым новым днем
Все ближе звездный трон!

Коротынский Александр

 

[Abraxas]

Эпоха большой нелюбви

Когда стемнеет не по закону,
До срока и до поры,
Я выключу свет и псом бездомным
Выползу из конуры.

Hе бойся меня в этот сумрачный вечер,
Имя свое назови,
Я очень ценю случайные встречи
В эпоху большой нелюбви.

Тебе совсем не надо стараться
Держать неприступный взгляд,
Ты тоже устала от всех отбиваться,
А я - не клиент, а брат.

Hадеюсь, ты примешь мое предложенье,
Мы выпьем и поговорим,
Я очень ценю тепло отношений
В эпоху большой нелюбви .

Ты все еще думаешь - я тебя "клею",
Hо это - твои дела.
Поверь, что мне уже стало теплее,
Похоже, и ты ожила.

А все, что было, зачтется однажды ,
Каждый получит свои,
Все семь миллиардов растерянных граждан
Эпохи большой нелюбви.

А. Макаревич, Е. Маргулис

 

[mistik]

Новелла Матвеева

***

"Поэзия должна быть глуповата", -
Сказал поэт, умнейший на Руси.
Что значит: обладай умом Сократа,
Но поучений не произноси.

Не отражай критических атак,
Предупреждай возможность плагиата...
Поэзия должна быть глуповата,
Но сам поэт - не должен быть дурак.

***

Я мечтала о морях и кораллах.
Я поесть хотела суп черепаший.
Я шагнула на корабль,
A кораблик оказался из газеты вчерашней.

То одна зима идет, то другая.
За окошком все метель завывает.
Только в клетках говорят попугаи,
а в лесу они язык забывают.

А весною я в разлуки не верю,
И капели не боюсь моросящей.
А весной линяют разные звери.
Не линяет только солнечный зайчик.

У подножья стали горы - громады.
Я к подножию щекой припадаю.
Но не выросла еще та ромашка,
на которой я себе погадаю.

***

КРУЖАТСЯ ЛИСТЬЯ...

Кружатся листья,
кружатся в лад снежинкам:
Осень пришла,— темно и светло в лесах.
Светятся в листьях розовые прожилки,
Словно в бессонных
и утомленных глазах.

Летнюю книгу эти глаза читали,
Мелкого шрифта вынести не смогли
И различать во мгле предвечерней стали
Только большие — главные вещи земли.

Проносятся кругом цветные листы
на садом;
Глаза их прозрели,
да, только прозрели для тьмы.
Вьются снежинки,
кружатся листья рядом,
Реют
Верят
В пылкую дружбу зимы!

Падают листья
липы, дубов и клена...
Звездочки снега сыплются с высоты...
Если бы знать: насколько зимой стесненно
Или свободно лягут под снегом листы?
Если бы знать: какие им сны
приснятся?
Что нам готовит их потаенный слой?
Что им сподручней: сверху снегов
остаться
Или под снегом скрыться,
как жар под золой?

Танцуйте, танцуйте!
С холодным снежком
кружитесь,
Покуда снежинки так запросто с вами летят!
Только до срока
под ноги не ложитесь,
Чтобы
Не скрыла
Вьюга ваш яркий наряд!

Танцуйте, танцуйте!
Ведь это последний
танец!
Кружитесь,
кружитесь
Ведь время,
время не ждет!

***

ВЕТЕР

Какой большой ветер
Напал на наш остров!
С домишек сдул крыши,
Как с молока - пену.

И если гвоздь к дому
Пригнать концом острым,
Без молотка, сразу,
Он сам войдет в стену.

Сломал ветлу ветер,
В саду сровнял гряды -
Аж корешок редьки
Из почвы сам вылез.
И, подкатясь боком
К соседнему саду,
В чужую врос грядку
И снова там вырос.

А шквал унес в море
Десятка два шлюпок,
А рыбакам - горе,
не раскурить трубок.

А раскурить надо,
Да вот зажечь спичку,
Как на лету взглядом
Остановить птичку.

Какой большой ветер!
Ах, какой вихрь!
А ты сидишь тихо,
А ты глядишь нежно.

И никакой силой
Тебя нельзя стронуть,
Скорей Нептун слезет
Со своего трона.

Какой большой ветер
Напал на наш остров!
С домишек сдул крыши,
Как с молока - пену.

И если гвоздь к дому
Пригнать концом острым,
Без молотка, сразу,
Он сам войдет в стену.

***

Девушка из харчевни

Любви моей ты боялся зря -
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой,
Иль просто был неизвестно где,
Мне было довольно того, что твой
Плащ висел на гвозде.

Когда же, наш мимолетный гость,
Ты умчался, новой судьбы ища,
Мне было довольно того, что гвоздь
Остался после плаща.

Теченье дней, шелестенье лет,
Туман, ветер и дождь.
А в доме события - страшнее нет:
Из стенки вынули гвоздь.

Туман, и ветер, и шум дождя,
Теченье дней, шелестенье лет,
Мне было довольно, что от гвоздя
Остался маленький след.

Когда же и след от гвоздя исчез
Под кистью старого маляра,
Мне было довольно того, что след
Гвоздя был виден вчера.

Любви моей ты боялся зря.
Не так я страшно люблю.
Мне было довольно видеть тебя,
Встречать улыбку твою.

И в теплом ветре ловить опять
То скрипок плач, то литавров медь...
А что я с этого буду иметь,
Того тебе не понять.

***

Девочка и пластилин

Я леплю из пластилина,
Пластилин нежней, чем глина.
Я леплю из пластилина
Кукол, клоунов, собак.
Если кукла выйдет плохо -
Назову её дурёха,
Если клоун выйдет плохо -
Назову его дурак.

Подошли ко мне два брата.
Подошли и говорят:
"Разве кукла виновата?
Разве клоун виноват?
Ты их лепишь грубовато,
Ты их любишь маловато,
Ты сама и виновата,
А никто не виноват".

Я леплю из пластилина,
А сама вздыхаю тяжко,
Я леплю из пластилина,
Приговариваю так:
Если кукла выйдет плохо -
Назову её... бедняжка,
Если клоун выйдет плохо -
Назову его... бедняк.

***

Фокусник

Ах ты, фокусник, фокусник-чудак!
Ты чудесен, но хватит с нас чудес.
Перестань! Мы поверили и так
В поросенка, упавшего с небес.

Да и вниз головой на потолке
Не сиди - не расходуй время зря!
Мы ведь верим, что у тебя в руке
В трубку свернуты страны и моря.

Не играй с носорогом в домино
И не ешь растолченное стекло,
Но втолкуй нам, что черное - черно,
Растолкуй нам, что белое - бело.

А ночь над цирком такая, что ни зги;
Точно двести взятых вместе ночей...
А в глазах от усталости круги
Покрупнее жонглерских обручей.

Ах ты, фокусник, фокусник-чудак,
Поджигатель бенгальского огня!
Сделай чудное чудо; сделай так,
Сделай так, чтобы поняли меня!

***

Баллада круга

Счастья искать я ничуть не устала.
Да и не то чтобы слишком искала
Этот зарытый пиратами клад.
Только бы видеть листочки да лучики...
Только бы чаще мне были попутчики:
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи несумрачный взгляд.

Но измогильно, откуда-то снизу,
Жизнь поднялась. И под черную ризу
Спрятала звезды, восход и закат...
Ну и повысила ж, ведьма, в цене
Это немногое, нужное мне:
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи несумрачный взгляд!

Ну, я сказала, раз так, я сказала,
Что ж! Я сорву с тебя, жизнь, покрывало!
А не сорву - не беда. Наугад
В борьбе с тобою, в борьбе с собою,
В борьбе с судьбою добуду с бою
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи несумрачный взгляд!

Глупо, однако, что посланный на дом
Воздух и лес, колыхавшийся рядом,
Надо оспаривать, ринувшись в ад,
Дабы, вернувшись дорогой окольной,
Кровью купить этот воздух привольный,
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи несумрачный взгляд...

Вижу я даль с городами громадными,
Дымные горы с тоннелями жадными,
Грозного моря железный накат,
Но не схожу с великаньего тракта
В поисках трех лилипутиков! Как-то:
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи приветливый взгляд...

Так из-за нужного массу ненужного
Робкий старик накупил. И натужливо
В тачке увозит томов пятьдесят -
Ради заморыша-спецприложения!
Где вы? За вас принимаю сражение,
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И рощи таинственный взгляд!

...Что же лежу я под соснами старыми?
Что не встаю обменяться ударами?
Пластырем липнет ко лбу листопад.
Латы росой покрываются мятые.
Жизни вы стоили мне, растреклятые! -
Тень на тропинке,
Полет паутинки
И роща, где вязы шумят.

***

Человек

Сквозь туман заблуждений, сквозь дебри сомнений
Пробирается вдаль человеческий гений:
Зажигает фонарь на вершине маячной,
По тростинке проходит над пропастью мрачной,

В тяжких недрах земли обливается потом,
На серебряных крышах стоит звездочетом,
Над морями на тихом летит монгольфьере,
Разбивается насмерть на личном примере.

Он на землю приходит то пылким Икаром,
То бесстрашным и добрым Алленом Бомбаром, -
Личным другом Надежды, врагом Заблужденья,
Чья рука равносильна руке провиденья, -

Фермопильским вождем, капитаном "Кон-Тики",
Человеком, бегущим на дальние крики...
Летописцем, исполненным вещего рвенья
Никого не забыть, кроме пугал забвенья.

В каждом веке он первый. Но в деле, в котором
Подозренье в корысти покажется вздором,
Где никем не могло бы тщеславие двигать,
Где гляди не гляди, а не выглядишь выгод:

Между койками ходит в чумном карантине,
Служит крошечным юнгою на бригантине,
Над полями сражений, как в тягостной сказке,
Кружит ангелом с красным крестом на повязке...

И на крылья свои, с неизвестной минуты,
Надевает суровые тайные путы,
Чтобы в грусти своей и себе не сознаться,
Чтобы в самом страданье своем - не зазнаться.

Ибо нет на земле и не будет деянья,
Чтобы стоило ангельского одеянья.
Ибо странно мечтать о блаженстве небесном,
Не ходив по земле пешеходом безвестным.

Сквозь туман заблуждений, сквозь дебри сомнений
Пробирается вдаль человеческий гений:
Зажигает фонарь на вершине маячной,
Чтоб горел его свет, как венец новобрачной.

И приходят титаны в раздумье глубоком,
И кончаются в муках, когда ненароком
Застревают, как стрелы, в их ноющем теле
Их конечные, их бесконечные цели.

Убегаем от чар, возвращаемся к чарам,
Расправляемся с чарами точным ударом...
... Далека же ты в небе, звезда Идеала!
Но стремиться к тебе - это тоже немало.

 

[mistik]

Читаю "википедию", дошёл до буквы "М"...

Владимир Маяковский.
Облако в штанах

Тетраптих

(Вступление)

Вашу мысль,
мечтающую на размягченном мозгу,
как выжиревший лакей на засаленной кушетке,
буду дразнить об окровавленный сердца лоскут:
досыта изъиздеваюсь, нахальный и едкий.

У меня в душе ни одного седого волоса,
и старческой нежности нет в ней!
Мир огромив мощью голоса,
иду - красивый,
двадцатидвухлетний.

Нежные!
Вы любовь на скрипки ложите.
Любовь на литавры ложит грубый.
А себя, как я, вывернуть не можете,
чтобы были одни сплошные губы!

Приходите учиться -
из гостиной батистовая,
чинная чиновница ангельской лиги.

И которая губы спокойно перелистывает,
как кухарка страницы поваренной книги.

Хотите -
буду от мяса бешеный
- и, как небо, меняя тона -
хотите -
буду безукоризненно нежный,
не мужчина, а - облако в штанах!

Не верю, что есть цветочная Ницца!
Мною опять славословятся
мужчины, залежанные, как больница,
и женщины, истрепанные, как пословица.


1

Вы думаете, это бредит малярия?

Это было,
было в Одессе.

"Приду в четыре",- сказала Мария.
Восемь.
Девять.
Десять.

Вот и вечер
в ночную жуть
ушел от окон,
хмурый,
декабрый.

В дряхлую спину хохочут и ржут
канделябры.

Меня сейчас узнать не могли бы:
жилистая громадина
стонет,
корчится.
Что может хотеться этакой глыбе?
А глыбе многое хочется!

Ведь для себя не важно
и то, что бронзовый,
и то, что сердце - холодной железкою.
Ночью хочется звон свой
спрятать в мягкое,
в женское.

И вот,
громадный,
горблюсь в окне,
плавлю лбом стекло окошечное.
Будет любовь или нет?
Какая -
большая или крошечная?
Откуда большая у тела такого:
должно быть, маленький,
смирный любеночек.
Она шарахается автомобильных гудков.
Любит звоночки коночек.

Еще и еще,
уткнувшись дождю
лицом в его лицо рябое,
жду,
обрызганный громом городского прибоя.

Полночь, с ножом мечась,
догнала,
зарезала,-
вон его!

Упал двенадцатый час,
как с плахи голова казненного.

В стеклах дождинки серые
свылись,
гримасу громадили,
как будто воют химеры
Собора Парижской Богоматери.

Проклятая!
Что же, и этого не хватит?
Скоро криком издерется рот.
Слышу:
тихо,
как больной с кровати,
спрыгнул нерв.
И вот,-
сначала прошелся
едва-едва,
потом забегал,
взволнованный,
четкий.
Теперь и он и новые два
мечутся отчаянной чечеткой.

Рухнула штукатурка в нижнем этаже.

Нервы -
большие,
маленькие,
многие!-
скачут бешеные,
и уже

у нервов подкашиваются ноги!

А ночь по комнате тинится и тинится,-
из тины не вытянуться отяжелевшему глазу.

Двери вдруг заляскали,
будто у гостиницы
не попадает зуб на зуб.

Вошла ты,
резкая, как "нате!",
муча перчатки замш,
сказала:
"Знаете -
я выхожу замуж".

Что ж, выходите.
Ничего.
Покреплюсь.
Видите - спокоен как!
Как пульс
покойника.
Помните?
Вы говорили:
"Джек Лондон,
деньги,
любовь,
страсть",-
а я одно видел:
вы - Джоконда,
которую надо украсть!
И украли.

Опять влюбленный выйду в игры,
огнем озаряя бровей загиб.
Что же!
И в доме, который выгорел,
иногда живут бездомные бродяги!

Дразните?
"Меньше, чем у нищего копеек,
у вас изумрудов безумий".
Помните!
Погибла Помпея,
когда раздразнили Везувий!

Эй!
Господа!
Любители
святотатств,
преступлений,
боен,-
а самое страшное
видели -
лицо мое,
когда
я
абсолютно спокоен?

И чувствую -
"я"
для меня мало.
Кто-то из меня вырывается упрямо.

Allo!
Кто говорит?
Мама?
Мама!
Ваш сын прекрасно болен!
Мама!
У него пожар сердца.
Скажите сестрам, Люде и Оле,-
ему уже некуда деться.
Каждое слово,
даже шутка,
которые изрыгает обгорающим ртом он,
выбрасывается, как голая проститутка
из горящего публичного дома.
Люди нюхают -
запахло жареным!
Нагнали каких-то.
Блестящие!
В касках!
Нельзя сапожища!
Скажите пожарным:
на сердце горящее лезут в ласках.
Я сам.
Глаза наслезненные бочками выкачу.
Дайте о ребра опереться.
Выскочу! Выскочу! Выскочу! Выскочу!
Рухнули.
Не выскочишь из сердца!

На лице обгорающем
из трещины губ
обугленный поцелуишко броситься вырос.

Мама!
Петь не могу.
У церковки сердца занимается клирос!

Обгорелые фигурки слов и чисел
из черепа,
как дети из горящего здания.
Так страх
схватиться за небо
высил
горящие руки "Лузитании".

Трясущимся людям
в квартирное тихо
стоглазое зарево рвется с пристани.
Крик последний,-
ты хоть
о том, что горю, в столетия выстони!


2

Славьте меня!
Я великим не чета.
Я над всем, что сделано,
ставлю "nihil".

Никогда
ничего не хочу читать.
Книги?
Что книги!

Я раньше думал -
книги делаются так:
пришел поэт,
легко разжал уста,
и сразу запел вдохновенный простак -
пожалуйста!
А оказывается -
прежде чем начнет петься,
долго ходят, размозолев от брожения,
и тихо барахтается в тине сердца
глупая вобла воображения.
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая -
ей нечем кричать и разговаривать.

Городов вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.

Улица муку молча перла.
Крик торчком стоял из глотки.
Топорщились, застрявшие поперек горла,
пухлые taxi и костлявые пролетки
грудь испешеходили.

Чахотки площе.
Город дорогу мраком запер.

И когда -
все-таки!-
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идет карать!

А улица присела и заорала:
"Идемте жрать!"

Гримируют городу Круппы и Круппики
грозящих бровей морщь,
а во рту
умерших слов разлагаются трупики,
только два живут, жирея -
"сволочь"
и еще какое-то,
кажется, "борщ".

Поэты,
размокшие в плаче и всхлипе,
бросились от улицы, ероша космы:
"Как двумя такими выпеть
и барышню,
и любовь,
и цветочек под росами?"
А за поэтами -
уличные тыщи:
студенты,
проститутки,
подрядчики.

Господа!
Остановитесь!
Вы не нищие,
вы не смеете просить подачки!

Нам, здоровенным,
с шаго саженьим,
надо не слушать, а рвать их -
их,
присосавшихся бесплатным приложением
к каждой двуспальной кровати!

Их ли смиренно просить:
"Помоги мне!"
Молить о гимне,
об оратории!
Мы сами творцы в горящем гимне -
шуме фабрики и лаборатории.

Что мне до Фауста,
феерией ракет
скользящего с Мефистофелем в небесном паркете!
Я знаю -
гвоздь у меня в сапоге
кошмарней, чем фантазия у Гете!

Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!

Слушайте!
Проповедует,
мечась и стеня,
сегодняшнего дня крикогубый Заратустра!
Мы
с лицом, как заспанная простыня,
с губами, обвисшими, как люстра,
мы,
каторжане города-лепрозория,
где золото и грязь изъязвили проказу,-
мы чище венецианского лазорья,
морями и солнцами омытого сразу!

Плевать, что нет
у Гомеров и Овидиев
людей, как мы,
от копоти в оспе.
Я знаю -
солнце померкло б, увидев
наших душ золотые россыпи!

Жилы и мускулы - молитв верней.
Нам ли вымаливать милостей времени!
Мы -
каждый -
держим в своей пятерне
миров приводные ремни!

Это взвело на Голгофы аудиторий
Петрограда, Москвы, Одессы, Киева,
и не было ни одного,
который
не кричал бы:
"Распни,
распни его!"
Но мне -
люди,
и те, что обидели -
вы мне всего дороже и ближе.

Видели,
как собака бьющую руку лижет?!

Я,
обсмеянный у сегодняшнего племени,
как длинный
скабрезный анекдот,
вижу идущего через горы времени,
которого не видит никто.

Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.

А я у вас - его предтеча;
я - где боль, везде;
на каждой капле слезовой течи
распял себя на кресте.
Уже ничего простить нельзя.
Я выжег души, где нежность растили.
Это труднее, чем взять
тысячу тысяч Бастилий!

И когда,
приход его
мятежом оглашая,
выйдете к спасителю -
вам я
душу вытащу,
растопчу,
чтоб большая!-
и окровавленную дам, как знамя.


3

Ах, зачем это,
откуда это
в светлое весело
грязных кулачищ замах!

Пришла
и голову отчаянием занавесила
мысль о сумасшедших домах.

И -
как в гибель дредноута
от душащих спазм
бросаются в разинутый люк -
сквозь свой
до крика разодранный глаз
лез, обезумев, Бурлюк.
Почти окровавив исслезенные веки,
вылез,
встал,
пошел
и с нежностью, неожиданной в жирном человеке
взял и сказал:
"Хорошо!"
Хорошо, когда в желтую кофту
душа от осмотров укутана!
Хорошо,
когда брошенный в зубы эшафоту,
крикнуть:
"Пейте какао Ван-Гутена!"

И эту секунду,
бенгальскую,
громкую,
я ни на что б не выменял,
я ни на...

А из сигарного дыма
ликерною рюмкой
вытягивалось пропитое лицо Северянина.
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!

Вы,
обеспокоенные мыслью одной -
"изящно пляшу ли",-
смотрите, как развлекаюсь
я -
площадной
сутенер и карточный шулер.
От вас,
которые влюбленностью мокли,
от которых
в столетия слеза лилась,
уйду я,
солнце моноклем
вставлю в широко растопыренный глаз.

Невероятно себя нарядив,
пойду по земле,
чтоб нравился и жегся,
а впереди
на цепочке Наполеона поведу, как мопса.
Вся земля поляжет женщиной,
заерзает мясами, хотя отдаться;
вещи оживут -
губы вещины
засюсюкают:
"цаца, цаца, цаца!"

Вдруг
и тучи
и облачное прочее
подняло на небе невероятную качку,
как будто расходятся белые рабочие,
небу объявив озлобленную стачку.
Гром из-за тучи, зверея, вылез,
громадные ноздри задорно высморкая,
и небье лицо секунду кривилось
суровой гримасой железного Бисмарка.
И кто-то,
запутавшись в облачных путах,
вытянул руки к кафе -
и будто по-женски,
и нежный как будто,
и будто бы пушки лафет.

Вы думаете -
это солнце нежненько
треплет по щечке кафе?
Это опять расстрелять мятежников
грядет генерал Галифе!

Выньте, гулящие, руки из брюк -
берите камень, нож или бомбу,
а если у которого нету рук -
пришел чтоб и бился лбом бы!
Идите, голодненькие,
потненькие,
покорненькие,
закисшие в блохастом грязненьке!
Идите!
Понедельники и вторники
окрасим кровью в праздники!
Пускай земле под ножами припомнится,
кого хотела опошлить!

Земле,
обжиревшей, как любовница,
которую вылюбил Ротшильд!
Чтоб флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазников.

Изругивался,
вымаливался,
резал,
лез за кем-то
вгрызаться в бока.

На небе, красный, как марсельеза,
вздрагивал, околевая, закат.

Уже сумашествие.

Ничего не будет.

Ночь придет,
перекусит
и съест.
Видите -
небо опять иудит
пригоршнью обгрызанных предательством звезд?

Пришла.
Пирует Мамаем,
задом на город насев.
Эту ночь глазами не проломаем,
черную, как Азеф!

Ежусь, зашвырнувшись в трактирные углы,
вином обливаю душу и скатерть
и вижу:
в углу - глаза круглы,-
глазами в сердце въелась богоматерь.
Чего одаривать по шаблону намалеванному
сиянием трактирную ораву!
Видишь - опять
голгофнику оплеванному
предпочитают Варавву?
Может быть, нарочно я
в человечьем месиве
лицом никого не новей.
Я,
может быть,
самый красивый
из всех твоих сыновей.
Дай им,
заплесневшим в радости,
скорой смерти времени,
чтоб стали дети, должные подрасти,
мальчики - отцы,
девочки - забеременели.
И новым рожденным дай обрасти
пытливой сединой волхвов,
и придут они -
и будут детей крестить
именами моих стихов.

Я, воспевающий машину и Англию,
может быть, просто,
в самом обыкновенном Евангелии
тринадцатый апостол.
И когда мой голос
похабно ухает -
от часа к часу,
целые сутки,
может быть, Иисус Христос нюхает
моей души незабудки.


4

Мария! Мария! Мария!
Пусти, Мария!
Я не могу на улицах!
Не хочешь?
Ждешь,
как щеки провалятся ямкою
попробованный всеми,
пресный,
я приду
и беззубо прошамкаю,
что сегодня я
"удивительно честный".
Мария,
видишь -
я уже начал сутулиться.

В улицах
люди жир продырявят в четырехэтажных зобах,
высунут глазки,
потертые в сорокгодовой таске,-
перехихикиваться,
что у меня в зубах
- опять!-
черствая булка вчерашней ласки.
Дождь обрыдал тротуары,
лужами сжатый жулик,
мокрый, лижет улиц забитый булыжником труп,
а на седых ресницах -
да!-
на ресницах морозных сосулек
слезы из глаз -
да!-
из опущенных глаз водосточных труб.
Всех пешеходов морда дождя обсосала,
а в экипажах лощился за жирным атлетом атлет;
лопались люди,
проевшись насквозь,
и сочилось сквозь трещины сало,
мутной рекой с экипажей стекала
вместе с иссосанной булкой
жевотина старых котлет.

Мария!
Как в зажиревшее ухо втиснуть им тихое слово?
Птица
побирается песней,
поет,
голодна и звонка,
а я человек, Мария,
простой,
выхарканный чахоточной ночью в грязную руку Пресни.
Мария, хочешь такого?
Пусти, Мария!
Судорогой пальцев зажму я железное горло звонка!

Мария!

Звереют улиц выгоны.
На шее ссадиной пальцы давки.

Открой!

Больно!

Видишь - натыканы
в глаза из дамских шляп булавки!

Пустила.

Детка!
Не бойся,
что у меня на шее воловьей
потноживотые женщины мокрой горою сидят,-
это сквозь жизнь я тащу
миллионы огромных чистых любовей
и миллион миллионов маленьких грязных любят.
Не бойся,
что снова,
в измены ненастье,
прильну я к тысячам хорошеньких лиц,-
"любящие Маяковского!"-
да ведь это ж династия
на сердце сумасшедшего восшедших цариц.
Мария, ближе!
В раздетом бесстыдстве,
в боящейся дрожи ли,
но дай твоих губ неисцветшую прелесть:
я с сердцем ни разу до мая не дожили,
а в прожитой жизни
лишь сотый апрель есть.
Мария!

Поэт сонеты поет Тиане,
а я -
весь из мяса,
человек весь -
тело твое просто прошу,
как просят христиане -
"хлеб наш насущный
даждь нам днесь".

Мария - дай!

Мария!
Имя твое я боюсь забыть,
как поэт боится забыть
какое-то
в муках ночей рожденное слово,
величием равное богу.
Тело твое
я буду беречь и любить,
как солдат,
обрубленный войною,
ненужный,
ничей,
бережет свою единственную ногу.
Мария -
не хочешь?
Не хочешь!

Ха!

Значит - опять
темно и понуро
сердце возьму,
слезами окапав,
нести,
как собака,
которая в конуру
несет
перееханную поездом лапу.
Кровью сердце дорогу радую,
липнет цветами у пыли кителя.
Тысячу раз опляшет Иродиадой
солнце землю -
голову Крестителя.
И когда мое количество лет
выпляшет до конца -
миллионом кровинок устелется след
к дому моего отца.

Вылезу
грязный (от ночевок в канавах),
стану бок о бок,
наклонюсь
и скажу ему на ухо:
- Послушайте, господин бог!
Как вам не скушно
в облачный кисель
ежедневно обмакивать раздобревшие глаза?
Давайте - знаете -
устроимте карусель
на дереве изучения добра и зла!
Вездесущий, ты будешь в каждом шкапу,
и вина такие расставим по столу,
чтоб захотелось пройтись в ки-ка-пу
хмурому Петру Апостолу.
А в рае опять поселим Евочек:
прикажи,-
сегодня ночью ж
со всех бульваров красивейших девочек
я натащу тебе.
Хочешь?
Не хочешь?
Мотаешь головою, кудластый?
Супишь седую бровь?
Ты думаешь -
этот,
за тобою, крыластый,
знает, что такое любовь?
Я тоже ангел, я был им -
сахарным барашком выглядывал в глаз,
но больше не хочу дарить кобылам
из сервской муки изваянных ваз.
Всемогущий, ты выдумал пару рук,
сделал,
что у каждого есть голова,-
отчего ты не выдумал,
чтоб было без мук
целовать, целовать, целовать?!
Я думал - ты всесильный божище,
а ты недоучка, крохотный божик.
Видишь, я нагибаюсь,
из-за голенища
достаю сапожный ножик.
Крыластые прохвосты!
Жмитесь в раю!
Ерошьте перышки в испуганной тряске!
Я тебя, пропахшего ладаном, раскрою
отсюда до Аляски!

Пустите!

Меня не остановите.
Вру я,
в праве ли,
но я не могу быть спокойней.
Смотрите -
звезды опять обезглавили
и небо окровавили бойней!
Эй, вы!
Небо!
Снимите шляпу!
Я иду!

Глухо.

Вселенная спит,
положив на лапу
с клещами звезд огромное ухо.

1914-1915

 

[dimveld]

Ты дремлешь

Никто не в силах предсказать,
Что может ждать нас впереди,
Нам и не нужно это знать,
Ты дремлешь на моей груди,
Проснувшись с утренней зарей,
Когда луна любви ушла,
Ласкаю взглядом я тебя:
"О боже, как ты хороша…"
Так безмятежен и глубок
Тот сон, что нынче видишь ты.
Как нежной розы лепестки,
Лица прекрасные черты.
Зачем гадать нам наперед,
Что предназначено судьбой,
Любовь всегда ведет вперед,
За ней идем и мы с тобой.
Та ночь, что вылилась дождем,
Открыла мир чудесный нам,
Где все прекрасные мечты
Подобны легким облакам.
Там есть Желания моря
И океаны Наслажденья,
Бескрайние поля Любви,
Зеленые леса Забвенья.
Всё это нам принадлежит
До той поры, пока мы вместе.
Давай хранить наш чистый мир,
Где места нет ли лжи, ни лести.
Его создали мы вдвоем,
Дождь мерно вторил за окном,
В такт барабаня по стеклу,
Попасть желал, наверно, в дом.
Дождь любопытен был и молод,
Хотел покинуть ночи холод,
Попасть туда, где кто-то стонет.
Входи, ты не мешаешь нам,
Тебя никто здесь не прогонит,
Окно открыто, видишь сам…

Я без тебя жить не хочу

"Что случилось с тобой?
Ты сама не своя,
Говорят мне друзья,
Подменили тебя!
И гулять не идешь,
Только дома сидишь.
И кого-то всё ждешь.
Почему ты молчишь?

А я тихонько шепчу:
"Я без Него жить не хочу!"
"Что случилось с тобой?
Ты сама не своя,
Говорит мама мне,
Подменили тебя!

Ты ведь вовсе не ешь,
Я боюсь за тебя!
И ночами не спишь!
Слышишь, дочка моя?!"
А я тихонько шепчу:
"Я без Него жить не хочу!"

"Что случилось с тобой?
Ты сама не своя,
Говорят учителя,
Подменили тебя!
Где летаешь сейчас,
В облаках, или где?
Дальше будешь вот так -
Плохо будет тебе!"

А я тихонько шепчу:
"Я без Него жить не хочу!"
"Что случилось с тобой?
Ты сама не своя,
Говорит осень мне,
Подменили тебя!

И грустишь день и ночь.
Ты послушай меня,
Не волнуйся, не плачь,
Он ведь любит тебя!"
А я тихонько шепчу:
"Я без Него жить не хочу!"

"Что случилось с тобой?
Ты сама не своя,
Говорит дождик мне,
Подменили тебя!
На дождь осенний похожа.
Тихо плачешь у окна.
Ты не думай, что ты тоже,
Как и я, совсем одна!"

А я тихонько шепчу:
"Я без Него жить не хочу!"
"Что случилось с тобой?
Дорогая моя,
Подошел Он ко мне,
Ты сама не своя!"

Он посмотрит в глаза
И обнимет меня:
"Ты не плачь, не грусти,
Ведь люблю я тебя!"
А я тихонько шепчу:
"Я без Тебя жить не хочу!!!"

 

[ashok]

Эмоций как-то не готов:
Попали в крепкие объятья
Парней, девчонок… Ну, нет слов!
Как если бы родные братья

И сестры встретились опять
Разлуки многолетней после…
-- Людмила, хватит обнимать!
Дай отдышаться. – Стала возле,

Как если б больше никого –
Меня смущенного встречала
На том вокзале одного,
А вся компашка замолчала

В ошеломлении – сюрприз.
Как оценить порыв Людмилы?
Наивной девочки каприз?
Напоминанье Высшей силы

О Люде из давнишних снов?
Людмила здесь не Люда – Лида…
Не нахожу достойных слов.
Жаль будет, коль ее обида

Поранит – ведь со всей душой
Ко мне девчонка потянулась…
-- Друзья, в автобус! –
Хорошо!
И песня памяти коснулась.

Когда-то песню Марк Бернес
Певал о ней, о златой Праге…
Я сел к окну, а рядом – без
Сомнений – Лида… В ней отваги,

На дюжину подобных мне,
Зажатых в провинциализме…
Себя в автобусном окне
Прекрасный город в романтизме

Надежд души моей являл…
Людмила – персональным гидом
Мне поясняла – я внимал,
Любуясь вдохновенным видом…

-- Выходим: первый ваш обед –
В Народном доме в центре Праги –
В соседстве – башня. Башне лет
Четыреста…
-- Я не во фраке, --

Как, Лида, это ничего? –
В парадный зал с высоким сводом
Вошли… Уместнее всего
Здесь встречи королей с народом

Торжественные проводить...
-- Здесь ресторан, -- смеется Лида!
Сейчас мы будем пиво пить...
-- Да я не пью! –
В глазах обида

Тотчас мелькнула у нее...
Пришлось сказать, что это шутка...
Я вижу, общество мое
И Тане Махачовой жутко

Желательно... Зову за стол
И Таню... Русская по маме,
Лицо, фигурка на все сто,
Людмила Тане о программе:

Сегодня, дескать, нас декан
Журфака примет в Каролине.
Еще включал текущий план
Поход на Старе мнесто... Ныне

Увидим, кстати, и орлой...
-- А я на москвичей сердита...
-- Да все как будто за тобой
Ухаживали...
-- Но обида

Осталась....
-- Танечка в Москве
Свой отмечала день рожденья...
Вы не поздравили, месье!
-- Прошу покорно снисхожденья.

Кто ж знал? Могла бы намекнуть
В Москве хотя бы мне свободно,
Понятно, тоньше как-нибудь,
Так, например, как я... Сегодня

У нас шестое сентября?
А это значит: день рожденья
Сегодня отмечаю я...
-- Дай паспорт!
-- Вот! –
От возбужденья

Забыла русские слова
Татьяна... Встав, застрекотала...
А спич закончила едва –
В ладоши хлопнуло ползала...

Раскланиваюсь, приложив
К груди ладошку со смущеньем,
Впервые в жизни огласив
Факт, связанный с моим рожденьем

В большой компании... Да где –
В роскошном пражском ресторане...
Я в повоенной рос нужде...
Обиды чтоб не растравляли,

О днях рожденья забывал –
Ведь ни застолий ни подарков
По бедности не ожидал...
А здесь восторженно и ярко

Весь зал меня благословлял...
Летит официант с подносом.
С янтарной жидкостью бокал
Запенился под самым носом.

И каждый в зале том привстал –
И руку воздвигал с бокалом...
Все поздравляли... Я кивал...
-- Пей!
-- Всем здоровья! --
Был немалым

Сосуд... Я отхлебнул пивка...
Поток прохладный и пьянящий
Минуя спинку языка,
Проник мне в душу... Настоящий

Пивной, отменный, пражский вкус.
Выходит, начинаю пивом
Невероятный пятый курс.
Сам факт, что пью, считаю дивом...

Признаюсь, опьянел слегка.
В том пиве был приличный градус.
В мозгу болтается строка.
С ней в пьяном виде и не справлюсь.

А отрезвею – и тогда
Создам шедевр – ищи изъяны:
Мне дарят в день рожденья города
И страны...

А Вороненковы медаль
Мне подарили из титана...
Обедаем... Фарфор, эмаль...
Мы заставляем ждать декана...

Как город светел и красив,
Как старину свою лелеет,
Дворцы во Влтаве отразив,
В лучах рассвета пламенеет

Узором черепичных крыш
И витражом святого Вита...
Едва ль не краше, чем Париж,
И так же в мире знаменита

Стобашенная Прага! Мне
Так радостно в любви признаться.
И с этих пор тебе не вне
Моей души сиять, плескаться...

Тысячелетний стольный град,
По чешски – «главни мнесто» Прага,
Источник песенных услад,
Истории живая сага.

Твои террасы и холмы
Любовно обнимают Влтаву...
Какие жили здесь умы,
Стяжавшие навеки славу,

Философы и короли,
Механики и звездочеты...
Мы бросить первый взгляд могли
На дивные твои красоты,

На Карлов университет –
Сиятельную Каролину...
Мы ощутили пиэтет,
Заговорили под сурдину,

Вступив в старейший храм наук...
Библиотека инкунабул,
Зал посвящений, каждый звук
В нем отражал старинных фабул

Непреходящий резонанс...
Цепочкой шли сквозь анфиладу,
Где каждый шаг вгоняет в транс –
Не передать, увидеть надо...

Уже шесть с четвертью веков
Кует усердно Каролина
Всего на свете знатоков...
Король мудрейший был мужчина...

-- Ребята, вы откуда здесь
Насквозь московские такие?
-- И ты московский тоже весь...
Теперь я пражский, дорогие!

Валера Енин я, привет!
Здесь на журфаке первокурсник...
-- Пойдем-ка с нами на совет
К декану, мудростей изустных

Набраться можно и тебе...
-- Пойду. Вот это, братцы, встреча --
Свои в студенческой толпе...
Приветствует в начале веча

Журфака здешнего декан –
Биолог и знаток улиток...
Я вижу в этом мудрый план:
От неудавшихся попыток

К людской душе найти подход,
Шагнуть к улиткам. Там вернее
Растущий журналист найдет
То, что понятней и умнее

И с пользой понесет в народ...
Декан нас угощает кофе,
Непраздный разговор ведет.
Хоть в журнализме и не профи,

Но информирован вполне...
Студент с ним рядом – Йозеф Скала.
Возникли оба на волне
Прогусаковской, что немало.

Суровый шестьдесят восьмой,
Что «голосами» назывался
Глумливо «Пражскою весной»,
Во многих судьбах откликался

И молодых и пожилых.
Кто за кордоном оказался –
И Прага позабыла их...
А кто-то с Гусаком поднялся.

Пример – журфаковский декан.
И борзописец Йозеф Скала
В статейках разгонял туман.
Америкашек задевало.

Те огрызались на статьи,
А значит – Скала не бездарен.
Студент – за очерки свои --
И здесь и в мире популярен.

Он, Скала, крепкий аргумент
За то, что на журфаке здешнем
Всему научится студент,
Чтоб в мире внутреннем и внешнем

Быть эффективным на все сто...
Средь нас такого аргумента
Пока не видим мы, зато
И эрудиция студента

Московского журфака бьет
И Скалу и его декана.
Не добиваем – пусть живет...
Приглядывает постоянно,

Осуществляет перевод
Сотрудница из деканата
Мария – ради нас живет,
Нас опекает... Все ей надо

О каждом из московсих знать –
И нам о стовежатом* граде
Прекрасно может рассказать...
И вот, гостеприимства ради,